Звук доносился из палаты N340, в которой миссис Томас Рен, лечащая почки, смотрела «Хулигана и Красавицу» с Керком Дугласом и Ланой Тернер в главных ролях. «Если ты будешь со мной, детка, мы поставим этот городишко на уши», — говорил Керк, и по ауре, окружающей слова, Ральф знал, что мистер Дуглас маялся зубами, когда снималась эта сцена. Но и это не все; Ральф знал, что может пойти (выше? глубже? вширь?), если захочет. Ральф определенно не хотел. Это был лес Арденн, а человеку так легко заблудиться в его чаще.

Или его сожрут тигры.

— Боже! Это же другой уровень, Луиза! Совершенно иной уровень!

— Знаю.

— Ну и каково тебе?

— Кажется, нормально, Ральф… А тебе?

— Пока ничего… Но если основание рухнет еще раз… Ладно, пойдем. Но прежде, чем они смогли тронуться с места, из палаты N313 вышли Билл Мак-Говерн и какой-то незнакомец. Они увлеченно беседовали.

Луиза обратила к Ральфу испуганное лицо:

— О нет! Ради Бога, нет! Ты видишь, Ральф? Видишь?

Ральф еще сильнее сжал ее руку. Он видел. Приятеля Мак-Говерна окружала аура сливового цвета. Она не казалась достаточно здоровой, но вряд ли мужчина был серьезно болен, лишь множество хронических заболеваний типа ревматизма, почечной недостаточности и прочее. «Веревочка» того же испещренного линиями лилового оттенка поднималась вверх из его макушки, неуверенно развеваясь из стороны в сторону.

Аура же Мак-Говерна была абсолютно черной. Обрубок того, что некогда было «веревочкой», вяло выглядывал из нее. «Веревочка» ребенка, в ауре которого сверкали молнии, была короткой, но здоровой; они же смотрели на разлагающиеся останки неудачно проведенной ампутации. Перед Ральфом промелькнуло видение, яркое и отчетливое, почти галлюцинация: глаза Билла выпучиваются, а затем вываливаются из глазниц под напором потока черных жуков. Чтобы не закричать, Ральфу пришлось зажмуриться. Когда он снова открыл глаза, Луизы рядом с ним не было.

Мак-Говерн и его приятель направлялись к сестринскому столу, возможно, разыскивая фонтанчик с питьевой водой. Луиза бросилась за ними, она почти бежала, покачивая бедрами. Аура ее сияла розоватыми вспышками, напоминающими метеоритный дождь. Ральф бросился за ней. Он не знал, что произойдет, если она привлечет внимание Мак-Говерна, да и не хотел выяснять. Однако, скорее всего, ему все же предстоит это узнать.

— Луиза! Луиза, не делай этого!

Луиза проигнорировала его обращение:

— Билл, остановись! Выслушай меня! С тобой происходит нечто ужасное!

Мак-Говерн не обратил никакого внимания на тираду женщины; он говорил о рукописи Боба Полхерста.

— Самая лучшая книга о Гражданской войне, прочитанная мною, — рассказывал он мужчине со сливовой аурой, — но когда я посоветовал опубликовать ее, Боб ответил, что об этом не может быть и речи.

Представляешь? Премия Пулитцера была бы обеспечена, но…

— Луиза! Вернись! Не приближайся к нему!

Луиза оказалась рядом с Мак-Говерном раньше, чем Ральф успел догнать ее. Она протянула руку, намереваясь схватить Билла за плечо. Ральф видел, как ее пальцы погрузились в окружающий Билла мрак… А затем скользнули прямо внутрь него.

Аура Луизы моментально изменилась: из серо-голубой с розоватыми прострелами она стала пылающе-красной. Изорванные клочья черного пронзили ее, как тучи мелких роящихся насекомых. Луиза закричала и отдернула руку.

На ее лице промелькнули ужас и отвращение. Она поднесла руку к глазам и снова закричала, хотя Ральф ничего не увидел на ней. Узкие черные ленты кружились вокруг внешних границ ее ауры. Ральфу они напоминали планетарные орбиты, отмеченные на карте Солнечной системы. Луиза метнулась в сторону, но Ральф схватил ее за руку, и женщина слепо налетела на него.

А тем временем Мак-Говерн и его приятель спокойно приближались к питьевому фонтанчику, даже не догадываясь о присутствии кричащей, борющейся женщины в десяти шагах позади них.

— Когда я спросил Боба, почему он не хочет публиковать книгу, — продолжал Мак-Говерн, — тот сказал, что я лучше других должен понимать причину. Я сказал ему… Луиза заглушила его, заорав во все горло:

— !!! — !!! — !!!

— Перестань, Луиза! Немедленно прекрати! Что бы с тобой ни случилось, это уже позади! Все кончилось, и с тобой все хорошо!

Но Луиза продолжала сопротивляться, разрывая его голову безмолвными криками, пытаясь поведать Ральфу, как ужасно это было, какой гниющий Билл и что внутри него находятся какие-то существа, съедающие его заживо, и это ужасно, но даже не самое худшее. Эти существа живые, сказала она, и они осознавали ее присутствие.

— Луиза, я рядом! Я с тобой, и все хо… Один из ее кулачков, взметнувшись вверх, заехал ему в челюсть, и Ральф увидел звезды. Он понял, что они миновали ту стадию реальности, когда возможен физический контакт с другими людьми и предметами, — разве он не видел, как рука Луизы прошла сквозь Мак-Говерна, словно тень десницы призрака? — но, очевидно, друг для друга они оставались достаточно реальными; доказательством мог служить кровоподтек на щеке.

Ральф обнял женщину и прижал к себе, беря ее кулачки в плен.

Ее крики — !!! — !!! — !!! продолжали звенеть в его голове. Ральф положил ладони на лопатки Луизы и нажал. Он почувствовал, как из него вырвалась сила — то же случилось и утром, — ощущение, однако, было абсолютно иным. Голубой свет просочился сквозь бурлящую черно-красную ауру Луизы, успокаивая ее.

Сопротивление женщины ослабло, а затем и вовсе прекратилось. Он почувствовал, как она вздохнула. Вокруг и над ней поднималось только голубое свечение.

Черные ленты исчезали из ее ауры одна за другой, снизу вверх, затем начал рассеиваться и тревожный, наносной оттенок красного. Луиза прижалась головой к его плечу.

— Извини, Ральф, — я снова стала взрывоопасной.

— Скорее всего, так, но это ерунда, теперь с тобой все хорошо. А это самое главное.

— Если бы ты знал, как это ужасно… Вот так прикоснуться к нему.

— Ты держалась молодцом, Луиза.

Она взглянула в ту сторону коридора, где приятель Мак-Говерна пил воду из фонтанчика, а сам Билл, прислонившись к стене, разглагольствовал о том, как Единственный и Неповторимый Боб Полхерст всегда разгадывал кроссворды в «Санди Нью-Йорк тайме», вписывая ответы чернилами.

— Обычно он говорил, что это не гордыня, а оптимизм, — поведал Мак-Говерн, а в это время вокруг него сгущался саван, втягиваясь и выступая изо рта, скользя между пальцами жестикулирующей руки.

— Мы ведь ничем не можем помочь ему, Ральф? Мы абсолютно ничего не можем сделать?

Ральф крепче обнял Луизу. Он видел, что ее аура вернулась в прежнее — нормальное — состояние.

Мак-Говерн и его приятель теперь шли по коридору, направляясь в их сторону. Повинуясь импульсу, Ральф отодвинулся от Луизы и замер прямо перед Мистером Слива, слушающим болтовню Мак-Говерна насчет трагедий старения и кивающим в нужных местах.

— Ральф, не делай этого!

— Все нормально, не волнуйся.

Но тут же он потерял уверенность, что все было нормально. Еще секунда, и он отступил бы назад, но в этот момент мистер Слива, невидяще глядя прямо ему в лицо, прошел сквозь него. Ощущение, охватившее тело Ральфа, было подобно покалыванию, которое чувствует человек, шевеля затекшей от длительного и неудобного сидения ногой. На долю секунды его аура и с Мистера Сливы смешались, и Ральфу стало известно все, что только можно было узнать об этом человеке, включая и сны, снившиеся ему в утробе матери. Мистер Слива замер на месте.

— Что случилось? — поинтересовался Мак-Говерн.

— Ничего, но… Ты слышал грохот? Похоже на выстрел выхлопной трубы автомобиля.

— Нет, слух у меня теперь уже не тот, что прежде. — Мак-Говерн хихикнул. — Если что-то действительно взорвалось, надеюсь только, что не в лабораториях ядерной физики.

— Теперь я тоже ничего не слышу. Скорее всего, просто мое воображение.

— Они свернули к палате Боба Полхерста.