Уложив Кэролайн на диван, Ральф склонился над ней. Дыхание жены было быстрым, поверхностным, а запах изо рта — отвратительным. Однако Ральф не отодвинулся.

— Держись, милая, — попытался ободрить он ее, беря за руку — та была почти такой же холодной, как и ее лоб, — и нежно поцеловал. —Просто держись. Все хорошо, хорошо.

Но хорошо не было. Постукивание означало, что ничего не было хорошо.

И стучало не в стенах — да никогда там ничего не стучало, — это стучало в его жене. В Кэролайн. Это было в его любимой женщине; она ускользала от него, и что он будет делать без нее?

— Держись, — повторил Ральф. — Ты слышишь меня? — Он снова поцеловал ее руку, затем прижал к своей щеке, а когда услышал завывание сирены приближающейся «скорой помощи», заплакал.

Кэролайн очнулась в машине, на бешеной скорости мчащейся по Дерри (снова выглянуло солнце, от асфальта шел пар), и начала нести такой бред, что Ральф подумал было, что его жена потеряла рассудок. Затем, когда речь Кэролайн стала приобретать осмысленность, с ней случился второй припадок, и Ральфу вместе с одним из врачей пришлось держать ее.

Поговорить с Ральфом в комнату ожидания на третьем этаже пришел не доктор Литчфилд, а доктор Джамаль, невропатолог. Тихим, успокаивающим голосом он сообщил, что состояние Кэролайн стабилизировалось, но ее оставят в клинике на ночь, а утром ее можно будет увезти домой. К тому же необходимо купить некоторые медикаменты — таблетки, правда, дорогие, но очень эффективные.

— Не следует терять надежды, мистер Робертс, — попытался успокоить Ральфа доктор Джамаль.

— Конечно, — согласился тот. — А подобные приступы будут повторяться, доктор Джамаль?

Врач улыбнулся. Спокойствие его тона усиливал мягкий индийский акцент.

И хотя доктор Джамаль не сказал прямо, что Кэролайн умирает, он так близко подошел к истине, как не осмелился сделать это ни один другой человек в течение всего томительного года, когда Кэролайн боролась за свою жизнь.

Новое лекарство, сказал доктор Джамаль, возможно, предотвратит повторные приступы, но болезнь достигла такой стадии, когда любые предсказания могут оказаться ошибочными. К сожалению, несмотря на все принятые медиками меры, опухоль продолжает увеличиваться.

— Могут возникнуть проблемы с координацией движений, — стараясь говорить как можно спокойнее, закончил доктор Джамаль. — К тому же я заметил некоторое ухудшение зрения.

— Могу ли я провести ночь возле нее? — спросил Ральф. — Кэролайн будет спать лучше, зная, что я рядом. — Помолчав, он добавил: — Как и я.

— Конечно! — доктор Джамаль повеселел. — Отличная идея!

— Да, — угрюмо согласился Ральф. — Я тоже так считаю.

Итак, он сидел рядом со спящей женой, прислушиваясь к постукиванию, и думал: «Очень скоро — может быть, осенью или зимой я снова окажусь с ней в этой комнате». Мысль казалась пророческой. Склонившись, Ральф положил голову на простыню, прикрывавшую грудь жены, Он не хотел больше плакать, но не смог сдержать слез. Постукивание. Такое громкое и непрестанное.

«Хотелось бы мне схватиться с тем Стражем, что производит этот звук, — подумал он. — Я разорвал бы его в клочья. Бог мне свидетель», После полуночи Ральф задремал в кресле, а когда проснулся, воздух стал прохладнее, чем во все предшествующие недели, и бодрствующая Кэролайн смотрела на него ясными глазами. Она казалась вполне здоровой. Ральф отвез ее домой и старался делать все, чтобы последние месяцы она прожила как можно комфортнее. Прошло много времени, прежде чем он снова вспомнил об Эде Дипно.

Пока лето переходило в осень, а осень в последнюю зиму Кэролайн, мысли Ральфа были заняты Стражем Смерти, который, казалось, стучал все громче и громче, хотя и медленнее.

Но со сном у него никаких проблем не возникало. Это пришло позже.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЛЫСОГОЛОВЫЕ ДОКТОРА-КОРОТЫШКИ

Глава первая

Спустя месяц после смерти жены Ральф Робертс впервые в жизни стал страдать бессонницей.

Поначалу проблема казалась не слишком серьезной, однако положение постоянно ухудшалось. Спустя полгода после первого нарушения в его прежде ничем не примечательном цикле сна и бодрствования Ральф достиг такой степени страданий, которую он с трудом переносил и не пожелал бы даже злейшему врагу. К исходу лета 1993 года он уже стал задумываться над тем, на что станет похожа его жизнь, если ему придется провести остаток дней своих на грешной земле в состоянии постоянного бодрствования. «Конечно, до этого не дойдет, — убеждал он себя, — никогда».

Но так ли это на самом деле? Он не знал, в этом-то и крылась загадка, а книги, которые ему посоветовал отыскать Майк Хэнлон в публичной библиотеке Дерри, тоже не смогли помочь. Ральф прочитал несколько трудов о нарушении.

Сна, но все они содержали противоречивые сведения. В одной книге говорилось о бессоннице как об одном из самых распространенных в медицине синдромов, в другой она рассматривалась как болезнь, симптом невроза, а в третьей вообще упоминалось о бессоннице как о мифе, выдумке. Проблема, однако, была намного глубже. Насколько Ральф мог судить по этим книгам, никто, казалось, не знал наверняка, что такое на самом деле сон, каков механизм его действия.

Ральф понимал, что ему пора прекратить разыгрывать из себя исследователя-любителя и обратиться к врачу, но сделать это оказалось на удивление трудно. Он до сих пор таил в сердце обиду на доктора Литчфилда.

Не кто иной, как доктор Литчфилд, первоначально диагностировал опухоль мозга у Кэролайн как головные боли, связанные со скачками давления (только Ральфу почему-то казалось, что Литчфилд, закоренелый холостяк, в глубине души считал, что Кэролайн страдает не от чего иного, как от чрезмерной болтливости), и именно Литчфилд старался как можно реже попадаться ему на глаза, когда диагноз болезни Кэролайн был точно установлен. Ральфа не покидала уверенность, что если бы он спросил доктора, почему тот избегает его, Литчфилд ответил бы, что он просто передал этот случай Джамалю, специалисту… Все честно и прямо. Да. Но вот только Ральф постарался заглянуть в глаза Литчфилду, случайно встретив доктора в промежутке между первым приступом Кэролайн в июле прошлого года и ее смертью в марте, и то, что он в них увидел, показалось ему смесью тревоги и вины. Это был взгляд человека, изо всех сил пытающегося забыть, что он совершил ужасную ошибку.

Единственной причиной, по которой Ральф мог смотреть на доктора Литчфилда и не желать разорвать его в клочья, было данное доктором Джамалем объяснение, что даже самая ранняя правильная диагностика, скорее всего, ничего не изменила бы; к тому времени, когда у Кэролайн появились головные боли, опухоль уже достаточно развилась и, вне всякого сомнения, метастазы распространились и на другие отделы мозга.

Когда в конце апреля доктор Джамаль переехал в Южный Коннектикут, Ральф стал скучать по нему. Именно с Джамалем он мог бы поговорить о своей бессоннице, ему казалось, что тот выслушал бы его так, как доктор Литчфилд не захотел бы… Или не смог. К концу лета Ральф прочитал о бессоннице достаточно, чтобы знать, что тот ее вид, от которого он страдал, если и не исключительно редкое, но все же менее обычное явление, чем просто поверхностный сон. Люди, не подверженные инсомнии — бессоннице, — обычно уже через семь двадцать минут после того, как ложатся в постель, входят в первую стадию так называемую фазу медленного сна. Тем же, кто засыпает с трудом, иногда требуется часа три, чтобы погрузиться в сон, в то время как нормально спящие проваливаются в третью стадию — фазу быстрого сна, или дельта-сна, — минут через сорок пять, страдающим же поверхностным сном иногда требуется еще час или даже два, чтобы догнать их… А частенько им так и не удается достигнуть этой стадии. Просыпаются они неотдохнувшими, иногда со смутными воспоминаниями о неприятных, запутанных сновидениях, чаще всего с ошибочным представлением, что вообще не сомкнули глаз.