Я проучу тебя за это, Шот-таймер! Погоди у меня! Дождешься! Ни один из Смертных не смеет шутить со мной!
Но пока лысоголовому карлику хватило. Он бросился наутек по заросшей сорняками тропинке между прачечной и жилым домом, его грязный халат хлопал по штанинам вытертых джинсов. Вместе с карликом исчезла и яркость дня. Для Ральфа ее уход был отмечен никогда ранее не изведанным ощущением. Он чувствовал себя абсолютно проснувшимся, безгранично энергичным и чуть ли не лопающимся от радостного возбуждения.
«Я прогнал его. Господи! Я заставил отступить этого сукиного сына». Ральф не имел ни малейшего представления, кем на самом деле являлось создание в белом халате, но он знал, что спас от него Розали, и пока этого было достаточно. Вопрос о здравости собственного рассудка, возможно, вернется ранним утром, когда он, как всегда сидя в кресле, будет смотреть на пустынную, застывшую внизу улицу, но в данный момент Ральф чувствовал себя на миллион баксов. — Ты ведь видела его, Розали? Ты видела этого отвратительного маленького… Посмотрев вниз, он обнаружил, что Розали больше нет у его ног, он вовремя поднял голову, успев заметить, как собака прошмыгнула в парк, опустив морду и поджав подбитую лапу.
— Розали! — крикнул он. — Эй, девочка!
И даже не понимая почему — разве только потому, что они вместе пережили нечто экстраординарное, — Ральф ринулся за собакой, сначала трусцой, потом бегом, затем галопом.
Ральф давно не бегал. Раскаленная игла боли вонзилась в левый бок, распространяясь за лопатку и на всю грудь. В глубине парка он, наконец, остановился, нет — замер, упираясь руками в согнутые колени. Пот щипал глаза и катился по лицу, как слезы. Ральф хрипло дышал, размышляя, обычная ли это колющая боль, возникавшая у него во время бега на школьном стадионе, когда он учился в старших классах, или так чувствует себя человек, с которым приключился фатальный сердечный приступ.
Через тридцать или сорок секунд боль начала отступать, значит, это все-таки покалывание в боку. Отличное подтверждение тезиса Мак-Говерна: «Я кое-что скажу тебе, Ральф, — в нашем возрасте умственные устройство явление распространенное». Ральф не знал, так ли это, зато он сознавал, что от года, когда он участвовал в соревнованиях по бегу, его отделяет почти столетие и что погоня за Розали была глупостью, возможно, представляя опасность для его здоровья. Схвати у него сердце, вряд ли Ральф оказался бы первым стариком, наказанным коронарным тромбозом за возбуждение и игнорирование тою факта, что его восемнадцать уже давно ушли, и ушли навсегда.
Боль слабела, Ральф приходил в себя, но ноги еще не слушались, словно могли без предупреждения подкоситься в любой момент и сбросить его на дорожку, посыпанную гравием. Ральф поднял голову в поисках ближайшей скамьи и увидел нечто, заставившее его забыть о бродячей собаке, дрожащих ногах, даже о возможности инфаркта. Ближайшая скамья находилась в сорока шагах по левой тропинке, на вершине небольшого холма. На скамье в добротном голубом пальто сидела Луиза Чесс. Обтянутые перчатками руки покоились на коленях, а сама Лукза рыдала так, будто у нее вот-вот разорвется сердце.
Глава двенадцатая
— Что случилось, Луиза?
Она взглянула на него, и первое, что пришло ему на ум, стало воспоминание: пьеса, которую они с Кэролайн смотрели в Бангоре восемь или девять лег назад. Некоторые актеры изображали мертвецов, их грим составляли ярко-белые клоунские белила и черная краска под глазами для создания впечатления огромных пустых глазниц.
Вторая мысль была немного проще: «Енот», Луиза либо увидела отражение его мыслей на лице, либо догадалась о своем виде, потому что, отвернувшись, стала возиться с замком сумочки, затем просто закрыла лицо руками.
— Уходи, Ральф, — хриплым, дрожащим голосом попросила женщина. — Я сегодня неважно себя чувствую.
При обычных обстоятельствах Ральф выполнил бы ее просьбу, поспешил бы прочь не оглядываясь, испытывая чувство стыда из-за того, что натолкнулся на нее, такую беззащитную, с растекшейся тушью под глазами.
Но обстоятельства встречи, окрашенные ощущением легкости и возвышенности другого мира Дерри, заставили его остаться. К тому же Ральф чувствовал что-то еще — простое и откровенное. Ему неприятно было видеть Луизу, в чьем здоровом оптимизме он никогда не сомневался, одиноко сидящую в парке и рыдающую навзрыд.
— Что случилось, Луиза?
— Я просто неважно себя чувствую! — закричала она. — Оставь меня в покое!
Луиза уткнула лицо в обтянутые перчатками руки. Спина тряслась, рукава голубого пальто подрагивали, и Ральф вспомнил Розали в момент, когда лысоголовый карлик кричал на нее, приказывая подойти: собака казалась несчастной и напуганной до смерти.
Ральф, присев рядом с Луизой, слегка обнял ее и притянул поближе.
Женщина прижалась к нему, но тело ее осталось напряженным… Словно превратилось в камень.
— Не смотри на меня! — выкрикнула она тем же взвинченным голосом.
— Даже не смей! У меня размазалась косметика! Я специально красилась к приезду сына и невестки… Они приезжали на завтрак… Мы собирались вместе провести утро… «Мы отлично проведем время, ма», — сказал Гарольд… Но причина, по которой они приехали… Видишь ли, настоящей причиной… Она захлебнулась плачем. Ральф достал из кармана смятый, но чистый платок и вложил его в ладонь Луизы, та не глядя взяла платок.
— Давай, — сказал он. — Можешь подчистить перышки, если хочешь, хотя ты не выглядишь плохо, Луиза; честное слово.
«Немножко взъерошенно», — подумал он и улыбнулся, но улыбка сразу же умерла. Он вспомнил тот сентябрьский день, когда отправился в аптеку за упаковкой химического сна и наткнулся на стоявших у входа в парк Луизу и Билла, живо обсуждающих демонстрацию, организованную Эдом возле здания Центра. — В тот день Луиза была явно подавлена — Ральф вспомнил, что она показалась ему измученной и уставшей, несмотря на взволнованность и беспокойство, — но почти прекрасной: широкие бедра вызывали томление, глаза горели, на щеках цвел девический румянец. Сегодня все выглядело лишь воспоминанием; с разводами туши под глазами Луиза Чесс напоминала старого печального клоуна, и Ральф испытал горячую вспышку ярости к тому, кто или что вызвало эту перемену.
— Я выгляжу ужасно! — сказала Луиза, яростно орудуя платком Ральфа.
— Похожа на пугало!
— Нет, мэм, вы лишь немножко испачканы.
Наконец Луиза повернулась к нему. Ей пришлось приложить немалые усилия, чтобы снять румяна и все остальное платком Ральфа.
— Я выгляжу ужасно? — выдохнула она. — Скажи мне правду, Ральф Робертс, иначе окосеешь.
Он подался вперед и поцеловал влажную щеку.
— Прекрасно, Луиза. Тебе следовало бы поберечь свою неземную красоту. Она неуверенно улыбнулась, и эта мимика вызвала еще пару слезинок.
Ральф, взяв у нее смятый платок, нежно вытер их.
— Я так рада, что именно ты застал меня здесь, а не Билл, произнесла женщина. — Я сгорела бы со стыда, застань меня Билл рыдающей на людях. Ральф огляделся по сторонам. Он увидел Розали, целую и невредимую, у подножия холма между двумя кабинами общественного туалета — собака лежала, положив морду на лапы, — но больше рядом никого не было.
— По-моему, это место полностью в нашем распоряжении, — сказал он.
— Спасибо Господу за маленькие радости. — Луиза забрала у Ральфа платок и теперь уже более деловито принялась вытирать остатки косметики.
— Кстати, о Билле. По дороге сюда я заглянула в «Красное яблоко» — еще до того, как я почувствовала к себе жалость и разревелась как белуга, — и Сью сообщила мне, что вы с ним недавно повздорили. Кричали, и все такое, прямо на улице.
— Ну, не совсем так, — натянуто улыбаясь, ответил Ральф.
— Могу я узнать причину?
— Из-за шахмат, — произнес Ральф первое, что пришло на ум. — Из-за турнира, устраиваемого Фэем Чепином каждый год. Но это не важно. Знаешь, иногда люди встают не с той ноги и просто ищут повод для скандала.