Его охватила волна ужасной слабости и дурноты. Зловоние становилось таким густым, что Ральф чуть ли не ел его, весь он был перепачкан красноватым веществом следы которого и привели их сюда. Даже смотреть на это вещество было противно, а теперь вот приходилось чуть ли не купаться в Нем. Почувствовав чью-то хватку, Ральф ощутил, как его охватывает паника, но он вовремя понял, что это Луиза, и сжал ее ладонь.

— Ральф, переместись чуть-чуть вверх, тебе станет намного лучше! Ты сможешь дышать!

Ральф сразу понял, что она имеет в виду, но в последний момент сдержал свой порыв, иначе он ракетой взлетел бы по лестнице восприятия.

Мир дрогнул, и неожиданно в зловонной норе стало немного светлее… И чуть-чуть просторнее. Запах не исчез, но его можно было переносить.

Возникло ощущение, будто они находятся в палатке битком набитой людьми с грязными ногами и потными подмышками, — не так уж хорошо, но какое-то время продержаться можно.

Внезапно Ральф увидел циферблат карманных часов с бешено вращающимися стрелками. Конечно, без зловония, пытающегося проникнуть внутрь него и забить глотку, гораздо лучше, но и опаснее — а что, если они выберутся отсюда завтра утром, когда от Общественного центра останутся лишь дымящиеся развалины? Вполне вероятно. Невозможно удержать время на этом уровне, кем бы ты ни был — шот-таймером, лонг-таймером или ол-таймером. Ральф взглянул на свои часы, но те остановились: он забыл завести их.

«Ты ничего не можешь с этим поделать, Ральф, так пусть все идет своим чередом».

Он попытался, думая, что старина Дор тысячу раз был прав, говоря, что лучше не вмешиваться в дела Лонг-таймеров. И вот теперь они — самые старые в мире Питер Пэн и Уэнди — проникли под волшебное дерево в некий призрачный нижний мир, знакомиться с которым у них нет никакого желания. Побледневшее лицо Луизы освещало неприятное красноватое свечение, в ее выразительных глазах застыл страх. Ральф увидел темные капли на шее женщины и понял, что это кровь. Она покусывала нижнюю губу.

— Ральф, ты в норме?

— Я забрался под старый дуб с такой красоткой, и ты еще спрашиваешь?

Я в норме, Луиза. Но нам лучше поспешить.

— Хорошо.

Ральф прощупал землю, поставил ногу на выступ корня, тот выдержал его вес, и Ральф соскользнул вниз по каменистому склону, ища ногой опоры и придерживая Луизу за талию. Юбка Луизы поднялась, обнажая бедра, и он вновь вспомнил Чаки Энгстрома и его Волшебный Жезл. Он был удивлен и раздражен, увидев, что Луиза пытается одернуть юбку.

— Я знаю, что порядочные женщины не задирают юбки без необходимости, но когда скатываешься по ступеням вниз в пещеру тролля, все правила поведения отступают на задний план.

Она растерянно, даже как-то затравленно улыбнулась:

— Знай я, что нам предстоит, я надела бы брюки. Мы ведь ехали только в больницу.

«Знай я, что нам предстоит, — подумал Ральф, — я собрал бы все деньги, какие у меня есть, и купил бы для нас билеты на самолет в Рио, дорогая».

Он осторожно пошарил вокруг второй ногой, отлично понимая, что если упадет, то окончит свои дни слишком далеко от «скорой помощи» Дерри. Как раз на уровне его глаз из земли вылез красный червь, осыпав лоб Ральфа тонкой струйкой сухой земли.

Казалось, целую вечность он не мог найти опору, затем нащупал ногой гладкий выступ дерева — не корень, а нечто, напоминающее настоящую ступеньку. Ральф соскользнул вниз, по-прежнему придерживая Луизу, и замер, выжидая, выдержит ли опора их вес или обрушится вместе с ними.

Она выдержала, оказавшись к тому же достаточно широкой для двоих. Они стояли на верхней ступеньке узкой лестницы, уходившей в глубину мерцающей красной темноты. Лестница была приспособлена для создания ростом гораздо ниже Ральфа и Луизы, так что им пришлось пригнуться, но все же лучше это, чем пережитый кошмар последних нескольких минут.

Ральф взглянул на рваный клин света над головой; в глазах его на грязном, потном лице застыла глухая тоска. Никогда еще дневной свет не казался таким желанным и столь далеким. Он повернулся к Луизе и кивнул, та, в свою очередь, сжала его руку и кивнула в ответ. Согнувшись, вздрагивая всякий раз, когда корни касались их спин или шей, они стали спускаться по лестнице.

Спуск казался бесконечным. Красноватое свечение становилось сильнее и зловоние Атропоса усиливалось. Ральф сознавал, что они оба, спускаясь вниз, тем не менее «поднимаются вверх». Ральф продолжал убеждать себя, что они делают то, что им нужно делать, и что за таким грандиозным событием обязательно следит хранитель времени — есть тот, кто обязательно даст им знать, когда и если время начнет поджимать их, — но все равно беспокоился.

Потому что, вполне вероятно, нет никакого хранителя времени, или рефери, или судейской команды в полосатых футболках. «Ставки сделаны», как сказал Клото.

В тот момент когда Ральф подумал, уж не ведут ли эти ступеньки прямехонько в ад, лестница кончилась. Небольшой каменный коридор — не более сорока дюймов в высоту и двадцати дюймов в длину — упирался в сводчатый дверной проем, за которым, пульсируя, вспыхивало красноватое свечение, напоминающее отраженный жар открытой печи.

— Идем, Луиза, но будь готова ко всему. Будь готова к встрече с ним.

Она кивнула, вновь поддернула юбку и прошла в узкий проем Ральф споткнулся о нечто, что, очевидно, не было камнем, и, нагнувшись, подобрал предмет, оказавшийся красным пластмассовым цилиндром расширенным с одного конца и зауженным с другого. После секундного размышления Ральф понял, что это такое; ручка скакалки.

«Пять-шесть-семь, убирайся насовсем!»

«Не лезь не в свое дело, Шот-таймер», — советовал ему Атропос, но Ральф влез, и не только из-за того, что лысоголовые врачи-коротышки называли КА. Он вмешался, потому что дела Атропоса касались и его самого, что бы там ни думало это чудовище. Дерри его город, а Луиза Чесс — его друг, и самым искренним побуждением Ральфа было желание сделать так, чтобы доктор N3 сильно пожалел, что вообще видел бриллиантовые серьги Луизы.

Он отбросил ручку от скакалки и продолжил свой путь. Мгновение спустя Ральф и Луиза прошли под аркой и замерли, оглядывая подземное обиталище Атропоса. Крепко держась за руки и глядя на все широко открытыми глазами.

Они больше, чем когда-либо, напоминали детей из сказки — но теперь уже не Питера Пэна и Уэнди, а скорее Ганзеля и Гретель, очутившихся в леденцовом домике колдуньи после многих дней скитаний в лесной чаще.

— О, Ральф. О мой Бог… Ральф, ты видишь?

— Ш-ш-ш, Луиза, ш-ш-ш.

Прямо перед ними была маленькая грязная каморка, одновременно служившая и кухней, и столовой. Помещение казалось убогим и жутким.

Посередине располагался стол, у которого, по мнению Ральфа, спилили большую часть ножек. Остатки еды — нечто серое, протухшее, киселеобразное, по виду напоминающее засохшую жижу на дне миски, — стояли на столе. Рядом примостился единственный грязный, колченогий стул. Справа от стола находился примитивный стульчак, представлявший собой просто ржавое металлическое ведро с водруженным на него туалетным сиденьем. Оттуда отвратительно несло. Единственным украшением каморки служило висящее на стене старое зеркало в бронзовой раме, такое тусклое, что, глядя в него, можно было подумать, будто смотришь сквозь толщу воды.

Слева от зеркала располагалось некое подобие кровати, состоявшее из грязного матраца и мешка, набитого то ли соломой, то ли сбившимся пером. И подушка, и матрац спазматически посвечивали потом существа, пользовавшегося ими. «Сны, прячущиеся внутри этой подушки, свели бы меня с ума», — подумал Ральф.

Где-то внизу — одному Богу известно, как далеко, — гулко капала вода. В арочном проеме на противоположной стене виднелось нечто вроде кладовой, где беспорядочной кучей были свалены разнообразнейшие предметы.

Ральф даже моргнул пару раз, словно желая убедиться, что он действительно видит все это.