«Да, это именно то место, — подумал он. — Здесь мы найдем то, ради чего пришли».

Луиза, словно в состоянии трансового гипноза, медленно двинулась в сторону второй арки. Ее губы дрожали от страха, но в глазах светилось безудержное любопытство — именно такое выражение, по мнению Ральфа, было у жены Герцога Синяя Борода, когда она открыла дверь комнаты" в которую ей запрещалось входить. Неожиданно к Ральфу пришла уверенность, что Атропос прячется за этой аркой, держа наготове ржавый скальпель. Поспешив за Луизой, он остановил ее у самой арки. Ральф схватил женщину за руку, приложил палец к губам и покачал головой, приказывая молчать.

Он присел на корточки, опершись рукой о грязный пол, словно спринтер в ожидании выстрела стартового пистолета. Затем ринулся в помещение (наслаждаясь податливостью тела даже в такой момент), сделав кувырок через плечо и катясь клубком. Ногой он задел коробку, рассыпая по полу массу вещей: непарные перчатки и носки, несколько старых книжек в мягких переплетах, шорты, отвертку с бордовыми пятнами — то ли краски, то ли крови — на стальном стержне.

Ральф встал на колени и оглянулся на Луизу, застывшую в проеме арки с прижатыми к груди руками. По обе стороны арки никого не было, лишь коробки, вплотную приставленные к стене. Ральф с удивлением читал надписи:

«Smirnoff», «J&B», «Jack Daniel's», «Gilbey's» <Торговые марки известных фирм, производящих спиртное и сигареты.>. Очевидно, Атропос питал тайное пристрастие к коробкам, словно скряга, который никогда ничего не выбрасывает.

— Ральф? Там безопасно?

Странное определение, но Ральф все же кивнул и протянул руку.

Луиза поспешила к нему, еще раз поддернув юбку и с возрастающим удивлением оглядываясь вокруг. Пока они находились по ту сторону арки в грязной, мрачной каморке Атропоса, кладовая показалась им большой. Но уже находясь внутри, Ральф понял, что помещение гораздо просторнее, оно напоминало склад огромного магазина. Целые ряды неровно составленных бутылок. Коробки стояли лишь возле входа; все остальное пространство было захламлено, являя собой на две трети лабиринт, а на треть — западню. Ральф решил, что даже такое определение, как склад, не совсем соответствовало действительности, ведь где-то в нем мог скрываться Атропос… И если он там, то, возможно, наблюдает за ними.

Луиза не спрашивала, что именно они ищут; по выражению ее лица Ральф понял, что теперь ей это известно. Когда она заговорила, от задумчивого тона ее голоса у Ральфа холодок побежал по спине.

— Должно быть, он очень стар.

Да. Очень стар.

Ярдах в двадцати от них, в глубине кладовой, наполненной тем же самым красноватым свечением, что и ведущая вниз лестница, Ральф увидел большое помятое колесо, лежащее на плетеном стуле, водруженном, в свою очередь, на треснувший гладильный пресс. От вида этого колеса Ральфу стало совсем худо; словно метафора, созданная его умом в помощь пониманию концепции КА, воплотилась в реальность. Он заметил ржавую стальную полоску вдоль внешнего ободка колеса и понял, что оно принадлежало велосипеду.

«Правильно, это велосипедное колесо, и ему никак не меньше века», — подумал он удивленно. Сколько же людей —наверное десятки тысяч — умерло в Дерри с тех пор, как Атропос приволок сюда колесо… И сколько смертей стало добычей Слепого Случая? В каких веках? Нельзя сказать; возможно, это тянется с самого начала, когда бы и как бы ни началось. И все это время Атропос забирал что-нибудь у каждого, кого он обманул… Здесь и хранились его трофеи.

Здесь и хранились.

— Ральф!

Оглянувшись, он увидел, что Луиза протягивает к нему обе руки. В одной она держала панаму с выемкой на полях, а в другой — темную расческу, которую можно купить в любой лавчонке за доллар двадцать девять центов. Призрачное оранжево-желтое сияние по-прежнему липло к расческе, что вовсе не удивило Ральфа. Каждый раз, пользуясь расческой, хозяин, словно перхоть, оставлял на ней немного сияния как своей ауры, так и «веревочки». Его не удивило также, что расческа лежала рядом с панамой Мак-Говерна; в последний раз он видел обе эти вещи вместе. Он помнил саркастическую ухмылку Атропоса, когда тот снял панаму и сделал вид, что причесывается.

«А потом он подпрыгнул и щелкнул каблуками».

Луиза показывала на старое кресло-качалку со сломанными полозьями.

— Панама лежала на сиденье. А расческа была под ней. Она ведь принадлежала мистеру Уайзеру, правда?

— Да.

Луиза немедленно протянула вещи Ральфу:

— Лучше ты возьми. Я не такая растяпа, какой считал меня Билл, но иногда я все же теряю вещи. И я никогда не прощу себе, если потеряю это. Ральф, взяв расческу, начал было засовывать ее в задний карман брюк, но, вспомнив, с какой легкостью Атропос извлек ее, положил расческу в глубокий боковой кэрман, затем оглянулся на Луизу, уставившуюся на панаму Мак-Говерна с видом Гамлета, философствующего над черепом своего бедного Йорика. Ральф заметил в ее глазах слезы, и женщина отвела взгляд.

— Он любил эту панаму. Билл считал, что в ней он выглядит молодым и щеголеватым, хотя это и не так, но он думал, что выглядит хорошо, и это важно. Ты согласен со мной, Ральф?

— Да.

Луиза бросила панаму обратно на кресло и повернулась к коробке, набитой одеждой. Как только она отвернулась, Ральф, нагнувшись, заглянул под кресло в надежде увидеть сверкание сережек. Если панама Билли и расческа Джо лежали здесь, тогда, возможно, серьги Луизы… Но под креслом ничего не оказалось, кроме пыли и вязаного детского башмачка.

«Невозможно, чтобы все произошло так легко и просто», — подумал Ральф, вставая и отряхивая колени. Внезапно на него обрушилась невероятная усталость. Они без всяких хлопот почти сразу же отыскали расческу Уайзера — хорошо, просто великолепно, но Ральф подозревал, что это лишь показная удача. Ему по-прежнему нужно было волноваться по поводу сережек Луизы ..и, конечно, сделать то, ради чего их сюда послали. Что это было за дело? Он не знал, а если кто-нибудь сверху и рассылал инструкции, до него они не дошли.

— Луиза, у тебя есть соображения по поводу…

— Ш-ш-ш-ш!

— Что? Это он, Луиза?

— Нет! Тихо, Ральф! Слушай!

Ральф прислушался. Вначале он ничего не услышал. Затем мысленно ощутил сжатие, щелчок. Очень медленный и осторожный на этот раз. С легкостью перышка, парящего в потоке теплого воздуха, Ральф скользнул немного вверх и услышал тихий продолжительный звук, похожий на скрип дверных петель. Было что-то знакомое — не в самом звуке, но в навеянной им ассоциации. Похоже на…

«… Сигнализацию против взлома или на сигнал дымоулавливателя. Это зовут нас».

Луиза ледяными пальцами схватила его за руку:

— Вот оно, Ральф, — то, что мы ищем. Слышишь?

Конечно, Ральф слышал Но чем бы ни был этот звук, он не имел никакого отношения к серьгам Луизы… А без них он отсюда никуда не уйдет.

— Ну давай же, Ральф, давай! Мы должны его отыскать!

Он позволил Луизе увлечь себя дальше в глубину кладовой. Во многих местах завалы сувениров Атропоса фута на три возвышались над их головами Как удалось такому тщедушному коротышке, мерзкой козявке, справиться, Ральф не знал — возможно, с помощью левитации, — но в результате он потерял ориентировку среди завалов, пока они блуждали, петляя, поворачивая и иногда возвращаясь назад Наверняка он знал лишь то, что теперь звук стал громче: по мере их приближения к источнику гудения тот превратился в жужжание насекомого, неприятно действующее Ральфу на нервы. Завернув за угол, Ральф увидел гигантскую цикаду, уставившуюся на него тусклыми черно-коричневыми зрачками размером с грейпфрут.

Хотя отдельные ауры предметов, сваленных в сводчатом хранилище, и развеялись, как исчезает аромат цветка, засушенного между страницами книги, они все же присутствовали здесь, под слоем зловония Атропоса — даже на этом уровне восприятия, когда все чувства Ральфа были разбужены и настроены, невозможно было, улавливая эти ауры, не испытывать к ним отвращения. От немых следов смертей жертв Слепого Случая веяло ужасом и патетикой. Ральф понял, что ужасное место — не только музей или логовище крыс; оно было языческим храмом, где Атропос исполнял собственную версию Святого причастия используя вместо хлеба и вина печаль и слезы.