«Конечно, Ральф, — это еще одно доказательство того, что все происходящее с тобой вызвано нервным шоком и к тому же усугубилось приемом анальгетика».

Он не чувствовал ничего пугающего в двух фигурах, стоявших на веранде дома Мэй Лочер, за исключением длинного острого предмета в руках одного из них. Ральф считал, что даже видящий сны мозг не сможет выжать слишком много, созерцая двух лысоголовых приятелей-коротышек, облаченных в подобие белых туник. К тому же в их поведении не было ничего угрожающего ничего скрытного, ничего опасного. Они стояли на веранде так, словно имели полное право находиться здесь в самый темный и безмолвный ночной час. Мужчины стояли лицом друг к другу в позе, предполагающей, что это двое старинных приятелей ведут мирную беседу. Они казались существами мыслящими и разумными — вроде космических путешественников, которые, вероятнее всего, сначала скажут: «Мы пришли с миром», а потом похитят вас, вставят зонд в анус и станут наблюдать за реакцией землянина.

"Хорошо хоть, что этот новый сон не бесконечно продолжающийся кошмар.

Тебе грешно жаловаться".

Нет, он не жаловался. Достаточно и одного падения на пол за ночь, благодарю покорно. И все же было во втором сновидении что-то, вызывающее беспокойство: оно казалось слишком уж реальным, в отличие от сна о Кэролайн. В конце концов, Ральф находился в своей гостиной, а не на странном пляже, никогда не виденном им раньше. Он сидел в том же кресле, в котором сиживал все ночи напролет, держа в левой руке чашку с остывшим чаем, а правую поднося к носу, как "проделывал это в данный момент, ощущая слабый аромат туалетного мыла… «Ирландская весна», этот сорт ему нравился больше всего… Ральф приложил руку к левому боку и нажал на повязку.

Немедленно возникла сильная боль… Но двое лысоголовых коротышек остались на том же месте — на веранде дома Мэй Лочер.

«Неважно, что ты думаешь о своих ощущениях, Ральф. Это не может не иметь значения, потому что…»

— Черт побери! — хрипло крикнул Ральф. Встав с кресла, он поставил чашку на журнальный столик. Чай пролился на телевизионную программку. — Черт побери, это не сон!

Он поспешил в кухню, незастегнутая пижама распахнулась, старые шлепанцы хлопали по полу, бок, раненный Чарли Пикерингом, посылал горячие сигналы боли. Схватив стул, Ральф потащил его в маленькую прихожую. Там был встроенный шкаф. Ральф включил свет, распахнул дверцы и поставил стул так, чтобы можно было дотянуться до верхней полки, затем вскарабкался на него. Полка служила хранилищем для массы забытых вещей, большинство из которых принадлежало Кэролайн. Это были маленькие вещички, часто просто лоскутки, но одного взгляда на них было достаточно, чтобы отбросить последнюю слабую надежду, что все это сон. Здесь лежал древний пакетик «M&M's» — тайного пристрастия Кэролайн. Там же находилось и кружевное сердечко; туфля-лодочка со сломанным каблуком, оставшаяся без пары; альбом с фотографиями. Эти вещи причиняли еще большую боль, чем ножевая рана в боку, но у Ральфа не было выбора.

Он подался вперед, опираясь для равновесия левой рукой на пыльную верхнюю полку, а правой роясь в этом хламе, моля Бога, чтобы стул под ним не пошатнулся. Рана болела невыносимо, и Ральф понимал, что она снова начнет кровоточить, если он не прекратит заниматься эквилибристикой, но… «Я уверен, что он где-то здесь… Ну… Почти уверен…»

Он отодвинул в сторону коробку рыболовных крючков. За ними стопкой лежали старые журналы. На обложке верхнего красовался Энди Уильямс <Популярный эстрадный певец>. Ребром ладони Ральф отодвинул журналы, подняв в воздух облачко пыли. Старый пакетик «M&М's» упал на пол и раскрылся, разбрызгивая разноцветные драже. Ральф подался вперед еще больше, теперь почти став на цыпочки. Он считал это только своим предположением, но ему казалось, что он чувствует, как стул готов в любую минуту, словно взбесившийся скакун, сбросить его.

Не успела эта мысль мелькнуть у него в голове, как стул, скрипнув, действительно стал медленно крениться назад. Но Ральф не обращал на это внимания, равно как и на ноющую боль в боку, и на внутренний голос, убеждающий его остановиться, — ведь он же спит наяву. Именно так, как утверждает Холл в своей книге, все и происходит со многими людьми, страдающими бессонницей. И хотя эти маленькие приятели на противоположной стороне улицы лишь плод его измученного бессонницей воображения, может быть, он действительно стоит на медленно кренящемся стуле, рискуя получить перелом шейки бедра? А что тогда он объяснит любопытному хирургу, жаждущему подробностей?..

Ворча, Ральф оттолкнул в сторону коробку, из которой, словно остроконечный перископ, наполовину высунулась рождественская звезда (при этом на пол полетела сиротливая туфелька-лодочка), и в дальнем левом углу увидел то, что искал: еще одну коробку, в которой хранился старый бинокль. Ральф соскочил на пол как раз в тот момент, когда стул уже готов был окончательно опрокинуться, передвинул его поближе, снова взобрался на него, но все равно не смог дотянуться до дальнего левого угла. Тогда он удочкой для форели, бесполезно пролежавшей здесь столько лет, выловил коробку со второй попытки. Подтащив коробку поближе, Ральф ухватил ее и слез со стула, наступив на упавшую туфельку. Стопа болезненно подвернулась.

Ральф пошатнулся, раскинув руки в стороны, но ему удалось сохранить равновесие.

Однако уже направляясь в гостиную, он почувствовал липкую теплоту под повязкой. Значит, он все-таки разбередил рану. Превосходно.

Просто великолепная ночь chez <У Робертса (франц.).> Робертс… Кстати, как давно он отошел от окна? Казалось, прошло очень много времени, Ральф был уверен, что врачей-коротышек и след простыл. Когда он подойдет к окну, улица будет пустынна и… Он замер, футляр бинокля свисал на ремне, отбрасывая длинную, колеблющуюся тень на пол, залитый, словно причудливо застывшим слоем краски, оранжевым сиянием уличных фонарей.

Лысоголовые доктора-коротышки? Кажется, только что он думал о них?

Да, конечно, потому что именно так они называют их — люди, утверждающие, что были похищены ими… Подвергнуты медицинским экспериментам… В некоторых случаях даже прооперированы. Это были врачи из космоса, проктологи из далекого далека. Но дело не только в этом. Более важно то…

"Именно эту фразу произнес Эд, — подумал Ральф. — И именно в тот вечер, когда он, позвонив, предупредил, чтобы я не вмешивался в его дела.

Он сказал, что доктор сообщил ему о Кровавом Царе, Центурионах и обо всем остальном", — Да, — прошептал Ральф. У него мороз пошел по коже. — Да, именно так он и сказал: «Доктор сообщил мне. Маленький лысоголовый доктор».

Ральф подошел к окну. Незнакомцы переместились с веранды Мэй Лочер на подъездную дорожку, пока он занимался ловлей бинокля. Они стояли прямо под одним из тех проклятых оранжевых фонарей. Ощущение, что Гаррисавеню напоминает пустую сцену, оставленную актерами после вечернего спектакля, вернулось со странной, непреодолимой силой… Но в другом значении. Во-первых, сцена больше не пустовала. Зловещая, затянувшаяся далеко за полночь пьеса разыгрывалась в том месте, которое два странных создания, стоявших внизу, вне всякого сомнения считали опустевшие театром.

«Как бы они поступили, узнав, что один зритель все-таки есть? — подумал Ральф. — Что бы они сделали со мной?»

Теперь лысоголовые докторишки изображали людей, почти достигших согласия. В это мгновение они вовсе не казались врачами, даже невзирая на белые халаты, — они напоминали рабочих после окончания смены на фабрике.

Эти два парня — вне всякого сомнения, приятели — остановились на пару минут возле проходной, желая обмозговать дельце столь неотложное, что не могло быть и речи о том, чтобы дойти до ближайшего бара. Еще пара фраз, и они ударят по рукам.

Ральф поднес бинокль к глазам, попробовал навести резкость, потом понял, что забыл снять колпачки с линз. Он снял их и снова поднял бинокль.